Не надо убивать крокодилов

Я, конечно, люблю совершенство и доведение до абсолюта, но это уж как-то чересчур!

Я решил дать ему пощечину по всем правилам дуэльного искусства, так, как Гумилев, большой специалист, сам учил меня в предыдущем году: сильно, кратко и неожиданно.
В огромной мастерской на полу были разостланы декорации к "Орфею". Все были уже в сборе. Гумилев стоял с Блоком на другом конце залы. Шаляпин внизу запел "Заклинание цветов". Я решил дать ему кончить. Когда он кончил, я подошел к Гумилеву, который разговаривал с Толстым, и дал ему пощечину. В первый момент я сам ужасно опешил, а когда опомнился, услышал голос И. Ф. Анненского: "Достоевский прав, звук пощечины -- действительно мокрый". Гумилев отшатнулся от меня и сказал: "Ты мне за это ответишь". (Мы с ним не были на "ты".) Мне хотелось сказать: "Николай Степанович, это не брудершафт". Но тут же сообразил, что это не вязалось с правилами дуэльного искусства, и у меня внезапно вырвался вопрос: "Вы поняли?" (То есть: поняли ли -- за что?) Он ответил: "Понял".

Про Чёрную речку дальше словами Волошина — это уж "такая правильность", что и пересказывать неприлично. Воспоминания свидетелей, особенно Кузмина, гораздо более приземлённые и нелестные: загородные то ли свалки, то ли болота, застрявшие в снегах такси и провалившиеся в лужу секунданты, суета и неразбериха на поле чести, квартальный по завершении...

Но самое для меня обидное в этой истории, что опереться толком не на что — есть лоскутное одеяло кратких мемуарных отрывков, нет основного, деспотического, все остальные подавляющего источника.

Позднейшая вставка: ещё следует добавить, что эта дуэль, с одной стороны, была осмеяна и окарикатурена "всеми" (Вакс Калошин), с другой стороны, считается последней русской дуэлью — во всяком случае, последней известной и знаковой.

Ну и не могу оставить это дело без противовеса. Глас нашей современности, не к чести её, но столь предсказуемый (кто-то обязательно это должен был сказать, не обошлось). Мы тут, в ЖЖ, называем это "гадание по юзерпику":

Что заставило их в далекие года схлестнуться — уязвленное мужское самолюбие, привычка к постоянному флирту, следование провозглашенным истинам символизма, символистское неразличение жизни и искусства? Трудно сказать. Зато, глядя на портрет Дмитриевой-Черубины, можно сказать наверняка: наружность этой крепенькой волоокой девицы-дамы-поэтессы, любительницы искупаться в море, выпить и потрахаться (засвидетельствовано ею самой и множеством других), не сильно искажена духовностью, которую в ней страстно и напрасно искали два дуэлянта.

Независимая газета — Exlibris, и автор даже мужчина — и я с предвкушающей ухмылкой думаю, что "два дуэлянта" и на том свете его найдут...